ПИСЬМО ДРУГУ БОБКЕ ИЛИ ЖИЗНЬ НА МАКУШКЕ ДЕРЕВА (часть 1)

     Ты, когда-нибудь жил на макушке дерева? Нет? Не советую пробовать. Только вот беда в том, что хочешь ты этого или нет, но иногда приходится коротать свои дни на верхотуре. Но всё по порядку.

     Мы с женой успешно проигрывали деньги в отеле Цезарь в Атлантик Сити, питались в приличных ресторанах – в общем отдыхали. Неожиданно, в среду вечером я почувствовал лёгкое недомогание, а ночью у меня сильно подскочила температура и мы решили перестать отдыхать на два дня раньше запланированного срока, погрузили машину и поехали домой. По дороге я почувствовал, что у меня на лбу можно жарить оладьи и жена направила автомобиль в сторону больницы в отделение Скорой Помощи. Сопротивляться сил у меня не было и вот я уже на больничной койке в окружении резидентов и врача. Диагноз был поставлен в момент – воспаление лёгких. Меня сразу же начали пичкать антибиотиками, и тут я так скромно заметил, что у меня очень болит запястье правой руки, а по сему потребовал таблетку болеутоляющего. «Как он посмел!» - подумал врач: «Это же наркотик!», но у меня здорово болело, и первый доктор позвал второго. Через пять минут появился более опытный знахарь и спросил, где именно болит. Я показал. Он слегка пощупал руку в указанном месте и приказал остановить лекарства, которые я уже съел и назначил другие. Доктору, назначившему мне антибиотики и резидентам, продолжавшим с умным видом ковырять в носу, он объяснил, что у меня вероятнее всего скопление гноя в запястье и, возможное заражение крови. Упс! Как говорят у нас в Америке в таких случаях. Как выяснилось через пару дней, я мог «потерять» кисть правой руки, если бы не диагноз «знающего доктора». Ковырявшего в носу врача не уволили: цвет кожи – большое дело! Коричневая кожа и акцент позволили ему закончить Медицинскую Школу и поступить на работу в относительно приличную больницу, где «ничего не знание» было нормой.

     В этом госпитале, знающие своё дело врачи-консультанты, появлялись раз в неделю, то есть я должен был ждать два дня, до понедельника, пока придёт «знающий врач». Доктор номер два понимал, что за эти пару дней я, пардон, мог загнуться, и мучительно искал выход из положения. Моя жена, прочувствовав ситуацию, немедленно позвонила нашему сыну (он – врач радиолог) и через пять часов я был переведён в нормальную больницу, в которой работали доктора, знающие своё дело. Лечебница эта находилась в часе с лишним езды от моего дома. Далековато, но ничего не поделаешь.

     Первым делом врачи попытались выяснить, где источник заражения крови. Обсудив три возможных варианта, они не пришли к соглашению, но порешили, без хирургического вмешательства я могу отдать концы, да и руку надо спасать (помнишь, как у Райкина: «Дом застрахован? Да, надо гасить»). Суть да дело: привезли меня в операционную, где специалисты с разными трубками и остро-режущими предметами объяснили мне, что со мной будут делать. Потом меня подключили к дюжине разных приборов и машин, не дать ни взять космонавт перед стартом космического корабля, да и только. Когда в операционной появилось главное действующее лицо: хирург, мне на нос напялили маску и сказали, чтобы я начал считать от ста назад. После девяносто семь не помню ничего. Очнулся я часа через два от боли в запястье правой руки. Я начал ворочаться и издавать не членораздельные звуки, и медсестра вкапала мне морфий отчего я впал в приятное забытьё…

     Через три дня меня выписали из больницы и отправили домой выздоравливать – койка нужна для следующего пациента, но не тут-то было… Анализ показал, что заражение крови прочно обосновалось в моём теле и продолжает пакостить, как только может. И вот я опять в том же госпитале, в той же операционной, в окружении той же команды врачей. Хирург объяснил мне, что необходимо удлинить надрез на руке, сделав его сантиметров на пять длиннее первого, чтобы лучше прочистить внутреннюю часть моего запястья. Я только сказал: «Валяйте». Всё последующее повторилось, как припев песни и на четвёртый день я вернулся домой. В течение сорока дней, каждые восемь часов, моя жена вливала в меня антибиотики через специальное приспособление… Помогло, но не совсем. А по сему врачи взялись за меня с другого конца: им не понравился мизинец на правой ноге… и вновь та же больница, та же операционная, но другая команда докторов – специалисты по ногам. Хирург объяснил мне, что он должен удалить мой мизинец (оказывается, что удаляют не только зубы) потому, что косточки, составляющие фаланги моего пальчика, трутся друг о друга и рвут мою диабетическую тонкую кожу, как туалетную бумагу. За одно он должен по-другому присоединить одно из сухожилий, чтобы ступня находилась в правильном положении. Я ответил, что не возражаю, подписал кучу бумаг и сказал, что эта операция сократит на десять процентов мои расходы на педикюр и поможет мне здорово уменьшить вес, в борьбе с которым я провёл последние двадцать лет моей жизни.

     Пять дней в больнице и… меня перевели в Дом Престарелых, где я должен был восстанавливать силы, учиться ходить без мизинца на правой ноге да правильно держать вилки/ложки после двух операций на правой руке. Заведение это я окрестил «Тамбур». Почему «Тамбур» - очень просто, у меня было три выхода через этот самый «Тамбур»: первый – переход в следующий вагон, то есть дорога домой, второй – тамбур заперт и ты остаёшься в этом вагоне навсегда, третий – ты выходишь в тамбур, открываешь дверь вагона и прыгаешь на ходу поезда, падая прямо на кладбище. Что, друг мой, сильно закручено? Да, закручено будь здоров, но, что делать, когда я именно так обдумывал три возможных варианта. Правда, где-то в мозгу крутилась ещё одна мыслишка – что доктора могут мне ещё что-нибудь отрезать, но я гнал её прочь.

     И так «Тамбур». Трёхэтажное здание, расположенное в лесопарке в южной части штата Нью Джерси. Всё, что можно было видеть из окна – это верхушку дерева, вот на этой самой верхушке я жил, зная все веточки, листочки и птичек. Стены Дома Престарелых густо унавожены картинами типа «Времена Года» и фотографиями передовиков производства. Полы, за исключением зала физической терапии, покрыты карпетом, а обслуживающий персонал разговаривает в полголоса. Комнаты для древних обитателей этого дома, включая меня, обставлены простой, удобной мебелью: две кровати, два платяных шкафа, две тумбочки, два столика и два кресла. Каждая комната рассчитана на двоих обитателей с занавесом-перегородкой посередине. Сестёр, нянечек и администраторов я разделил на три категории: хорошие – таких много, не хорошие - таких не много и гадкие – таких мало, но пакостят они много. Удивительно, но эти пакостники, за что-то сильно сердятся на нас – пациентов этой Вороньей Слободки. Я пробыл в этом заведении почти четыре недели, но так и не понял, чем я перед ними провинился. Пошли дальше. Привезли меня на второй этаж и разместили в комнате в торце одного из четырёх крыльев. Пока меня «катали» в инвалидном кресле я сообразил (всё-таки инженер по образованию), что, если посмотреть на это здание с высоты птичьего полёта, то оно имеет форму креста. Не понимаю почему оно имеет именно такую форму (намёк на кладбище?), ведь этот дом построен на деньги еврейских спонсоров – значит должен был бы иметь форму шестиконечной звезды. Ну, да ладно, Бог им судья. 

     Моё место в комнате оказалось у окна и это мне очень понравилось: во-первых, я обожаю смотреть в окно, а во-вторых, кондиционер-отопитель располагался у подоконника, что давало мне право устанавливать температуру по своему вкусу. В три часа дня меня привезли в «номер». Мой будущий сосед по имени Ник, в соответствии с табличкой на стене, спал, бормоча при этом, что-то невнятное. Сопровождавшие меня старшая медсестра и дежурная по этажу задали мне уйму вопросов, некоторые из коих показались мне довольно странными, к примеру - не посещают ли меня мысли о самоубийстве и, как я отношусь к гомосексуалистам, и удалились. Я разложил свой не хитрый скарб, уселся в кресло и стал обдумывать ситуацию, в которой оказался. Почему я именую это ситуацией? Да потому, что мне сказали, что я пробуду здесь минимум шесть недель. Шесть недель вне дома – для меня очень много. Нет, я могу находиться вне дома очень долго, если со мной рядом пребывает моя жена, но в одиночку – это пытка! Эта черта характера впервые проявилась у меня, когда я посещал детский сад: я не мог кушать, меня рвало, я убегал домой, за что бывал наказан. Худо-бедно я научился терпеть ссылки, но с годами ненавидел эту экзекуцию всё больше и больше. Вот так сложилось, что, будучи дедом, я почувствовал себя ребёнком в детском саду. Жуть, да и только.

     Остаток дня пролетел удивительно быстро, наверное, потому, что я устал от хлопот с переездом. В тот вечер я в первый раз обратил внимание на дерево, росшее за окном, и представил, что живу на его макушке. Это было удивительное чувство необыкновенности, которое я не испытывал с детства, когда представлял себе, что я нахожусь рядом со сверкающим наконечником Новогодней Ёлки. Стемнело. Давала себя знать правая нога. После операции ступня была забинтована и наступать можно было на пятку, да и то только слегка. Я проковылял с ходунком в туалет, совершил вечерний моцион и в девять часов уже лежал в постели. Заснул я мгновенно… вдруг яркий свет, шум, суета. На часах одиннадцать тридцать. Что-то не так с моим соседом: он выкрикивает невнятные слова и мычит, как бык. Его еле-еле удерживают в кровати два дюжих санитара, а медсестра пытается откинуть халат, в который он одет, чтобы сделать ему успокоительный укол. Наконец ей это удаётся и через пару минут Ник впадает в забытьё. Санитары пристёгивают специальными браслетами его руки и ноги к раме кровати. Медсестра поворачивается ко мне и спрашивает не испугался ли я. На что я отвечаю, что я выходец из СССР и видывал и не такое. Она улыбается, оценив мою шутку, и задёргивает занавес между кроватями. Свет в палате гаснет, и я остаюсь лежать в темноте, быстро проваливаясь в сон… внезапно просыпаюсь в два часа ночи. Мой сосед беседует во весь голос сам с собой, обещая своей жене потрясающий секс, со всеми подробностями и измерениями длины и времени. С таблички на его кровати я знаю, что он доктор и ему семьдесят один год. Упомянул я эту табличку потому, что меня поразило его потрясающее знание матерного языка. Я по образованию инженер сантехник и по роду моей профессии мне положено знать «ругательный» язык, но познания в нём доктора, поразили меня до глубины души. Он просто Шекспир в матерщине. Удивлялся я его «познаниям» в английском языке до утра… Ник замолчал в пять тридцать пять, как будто выключили радио – враз. Заснул я примерно через пять минут, а проснулся через шесть. Ник храпел, как не смазанные колёса телеги… В шесть утра налетел рой медсестёр и до семи тридцати они мерили температуру, давление, изучали цвет и измеряли количество мочи в «ночных вазах», спрашивали помню ли я свой день рождения, где я и откуда родом и, что у меня была за операция. Ещё их очень интересовало имел ли я стул и не больно ли мне было мочиться. Всё это они обсуждали со мной вежливо улыбаясь, как будто мы говорили о том, какой шоколад я предпочитаю: чёрный или белый. Восемь утра – завтрак, один запах которого уже вызывает тошноту. На подносе вместе с едой лежит листочек бумаги, в котором я должен отметить, что я предпочитаю на ланч и обед. Хотел написать, что я предпочитаю нормальную еду, а не отбросы, но просто поставил галочки у наименований. Посмотрю, что принесут, если не скончаюсь от завтрака, который съел.

     Прошла неделя. Я поставил себе задачу – как можно быстрее восстановиться, а по сему потел в спортзале, продолжая делать, как можно больше упражнений в своей комнате. Чтобы быстрее набраться сил, поедал всю гадость, что приносили три раза в день, закусывая её тем, что приносила жена. В свободное время читал моего любимого Пушкина и пытался писать. Каждый день с четырёх до восьми вечера к Нику приходил сын и сидел рядом с ним, работая на компьютере, пока мой сосед спал. Покормив отца обедом, он уходил и с девяти часов начинались мои страдания: Ник в беспамятстве обсуждал с женой громовым голосом следующий половой акт. На третий день моего пребывания в этом «уютном уголке», я попросил медсестру перевести меня в другую палату, но, увы, мест не было. Тогда я попросил перевести, какого-нибудь «психа» на моё место, чтобы двум «мужчинам» было, о чём поговорить, а меня разместить с каким-нибудь травматиком. Сестра выслушала моё предложение и, наклонившись шепнула мне на ухо, что в других комнатах ещё «веселее» и, что мой сосед не самый плохой вариант. Я попросил её позвать ко мне старшего администратора. Минут через двадцать к моей кровати подошла интересная женщина лет сорока и представилась, как менеджер Дома Престарелых и попросила изложить мои проблемы. Я изложил, сказав при этом, что, если меры не будут приняты немедленно, я напишу статью о том, как здесь издеваются над пациентами и качестве пищи в Нью Йоркскую газету, где у меня есть связи. Администраторша, не моргнув глазом, ответила: «Ковид», развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла из палаты. Я опешил… и продолжал слушать сексуальные инсинуации моего соседа, глядя на экран телевизора. Да, жизнь на верхушке дерева имеет свои изъяны.   

      То, что произошло через день, доказало мне, что Бог есть. Привезли меня в кресле из спортзала, а моего соседа и след простыл. Мой физико-терапевт/инструктор, дама лет тридцати и ростом примерно сто восемьдесят пять сантиметров, помогла мне перебраться в кресло и, прикрыв дверь в коридор, прояснила ситуацию. Оказывается, что администратор, приходившая ко мне, была просто дежурная по этажу, и она была обязана доложить менеджеру про «газету». Главный администратор сразу сообразила, что «пахнет жареным» и немедленно приняла меры. Ника отпустили на три дня погостить домой – это делают с постоянными жильцами богаделен, как наша с тем, что, когда он вернётся его поместят в другую палату. Мой громадный инструктор относилась ко мне с большим уважением за то, что я просил её давать мне предельные нагрузки, чтобы меня выперли из «Вороньей Слободки» максимум через три недели. Ну, а когда она узнала, что я был мастером спорта по баскетболу, вообще растаяла потому, что сама играла за свой колледж. Я раскатал губы – один в палате! Ура! Но не тут-то было.

     Вечером того же дня меня известили, что я получаю нового соседа. Вот она месть оскорблённой женщины-администратора! Я жутко расстроился… но, как позже выяснилось, напрасно. Ночью, часа в два, в комнату привезли моего нового соседа. Это была первая спокойная ночь моего прибывания на верхушке дерева. Человек за занавеской ни храпел, ни разговаривал со сна и не падал с кровати – он тихо спал. Спасибо, Боже! Мне подкинули здорового больного! Утром мы познакомились. Он был наш брат русский еврей, моего возраста по имени Миша. Привезли его сюда из больницы восстанавливаться после проблем с камнями в почке. Завтракая, мы поболтали минут сорок и нас развезли: его на процедуры, а меня в спортзал. Удивительно, но еда в это утро показалась мне вкусней. Пока меня везли на первый этаж я окрестил своего нового соседа «Швой парень без претензий» или просто ШП. Есть у меня, как у человека пишущего, и почти всегда «гениальные произведения», такая привычка – давать новым знакомым, с которыми меня свела судьба, клички и прозвища. Оба моих соседа по комнате «виноваты» в том, что я мало написал: Ник – тем, что постоянно пропагандировал свои сексуальные теории, а Миша – в том, что мне хотелось разговаривать с этим человеком больше, чем писать. Зато информации я набрал полный короб. Люблю слово «кликнуло». Так вот, по-моему, у нас с Мишей «кликнуло». Не могу говорить за него, а меня точно так и произошло. Через пару дней мы знали так много о жизни друг друга, что мне казалось я знаю этого парня по меньшей мере лет двадцать. Мой сын, через год после нашего приезда в Штаты, когда ему было двенадцать лет, сказал мне, что ему очень одиноко в Америке: у него нет друга потому, что, как он объяснил: «Все ребята его возраста уже разобраны». У меня было два настоящих друга. Один ушёл из этой жизни десять лет тому назад, а другой живёт в ста километрах от моего дома так, что видимся мы не часто. Так вот, что я хочу сказать: «Похоже, что я нашёл друга, когда «мотаю» уже восьмой десяток».

     Говорили мы о многом и вот однажды ночью, когда мы оба не могли заснуть (это бывает у молодёжи нашего возраста) и смотрели в телевизор, как вдруг, выключив звук, Миша спросил не хотел бы я послушать одну историю о семье его жены. Я – пишущий человек, и новая история для меня, как мана небесная.

Продолжение следует.